И тут вдруг дверь неслышно скрипнет,
И тень на Линдхена падет.
Фельдмаршал судорожно вздрогнет:
Он никого сейчас не ждет.
Фон Линдхен бледен от волненья,
Схватить он пистолет бы рад.
Но гложут смутные сомненья
Вестибулярный аппарат...
Будь здесь Шильдкнаф, ему бы польстило признание, однако декламации внимал лишь Туфенхорн. Портфель полковника грозно поскрипывал в знак осуждения как автора, так и читателя.
Тень с тонким, стройным силуэтом, - продолжил Вессон,
И поступь быстра и легка...
Вдруг руку с черным пистолетом
Ласкает женская рука.
Трясутся Линдхена колени
И слышен сердца дикий бой...
- Я считаю, - заметил полковник, - что эта бездарный пасквиль порочит честь личности фельдмаршала.
- Вот это верно, - заметил генерал, свернув поэму в трубочку. - Вы это точно подметили. Дома дочитаю, не время сейчас...
Не прозвучавшие строки гласили следующее:
Трясутся Линдхена колени
И слышен сердца дикий бой:
Фон Рифльхайм, для близких Ева,
К нему явилась в час ночной.
Остальные четверостишья расписывали фельдмаршальские муки. Шильдкнаф щедро приправил поэму смелыми метафорами и эпитетами: «крупнокалиберная плеть» соседствовала с «унылым плачем ребер». Было ли так на самом деле, Вессон и знать не знал, однако искалеченные демоны навели его на мысль, что фройляйн Рифльхайм имела довольно странные наклонности.
Коридор впадал в подвальное помещение, в котором Вессон признал инкубатор. Цель их путешествия имела каменные стены и высокий потолок; камин изобиловал рыхлым пеплом, на кресле лежал клетчатый плед, исправно сияли новенькие лампочки. Периметр комнаты очерчивали чугунные змеи батарей.
Их ждали. Возле столика с белой коробкой, походившей на ту, что нес Линдхену ефрейтор, сновали двое. Их лица терялись за воротом черных плащей, а лбы - под широкополыми шляпами.
- Майор Сет и помощник, - сообщил Туфенхорн.